Таким образом, можно считать установленным, что, хотя в планах фило- и онтогенеза письменный язык является вторичным по отношению к языку звуков, в плане функциональном он обладает существенной автономностью и не может рассматриваться как вторичный код последнего.
Для осуществления письменной коммуникации в мозгу индивида должен быть создан аппарат, параллельный тому, который используется для коммуникации при помощи языка звуков. Звуковым отпечаткам элементов, знаков и моделей здесь будут соответствовать графические, а знакопроизводящий и знакоприемный аппараты физиологически совершенно различны. Наборы операторов одни и те же, но весь механизм их функционирования вполне специфичен.
Иначе говоря, существуют субкоммуникаторы устной и письменной коммуникации, способные к автономному функционированию, но тесно коррелированные и взаимодействующие друг с другом.
К чему же сводится взаимодействие письменного и звукового языков в механизме языковой коммуникации?
В аспекте коммуникаторов наибольшую роль играет значительная идентичность планов содержания звуковых и графических отпечатков и моделей. У индивида, владеющего обеими разновидностями языковой коммуникации, одна и та же единица в плане содержания, как правило, сопряжена не только со звуковым, но и с графическим образом в плане выражения, иначе невозможно было бы осуществление письменной коммуникации, поскольку мы исключили возможность перекодирования в актах письма и чтения. Так, для говорящего и пишущего (читающего) по-английски значение, выраженное русским словом стол (мы прибегаем здесь к самому примитивному способу указания значения — переводу), сопряжено не только с акустическим отпечатком — цепочкой из четырех фонем [t-e-b-l], но и с отпечатком графическим — цепочкой из пяти графем t-a-b-l-e (факт несовпадения числа элементов в коррелируемых отпечатках подчеркивает неоднозначность корреляции на уровне элементов). Если бы графический образ слова не хранился в коммуникаторе, то оно не могло бы быть использовано в трансмиссии и рецепции письменных сообщений в качестве соответственно готового и известного знака.
Сопряженность звуковых и графических отпечатков и моделей в коммуникаторах является, очевидно, неполной: единицы содержания, употребляющиеся исключительно или преимущественно в языке звуков или в языке письма, могут быть представлены либо звуковыми, либо графическими отпечатками. Но основное содержание складов отпечатков и моделей, безусловно, дублируется двойной системой образов, маркированность которых должна быть идентичной.
Каждая пара звуковых и графических отпечатков связана конкретными и весьма сильными двусторонними ассоциациями. Преимущественная направленность ассоциации («звуковой образ —> графический образ» или наоборот) зависит от того, какая знаковая система была для данного индивида первичной или чаще используется им для обмена информацией; это может зависеть также от преимущественного употребления данного знака в устной или письменной коммуникации.
В сфере родного (первого) языка звуковые отпечатки большей частью доминируют над графическими вследствие того, что звуковой язык осваивается значительно раньше письменного и преобладает в повседневном общении. Здесь более обычна ассоциация «графический образ—> звуковой образ», чем обратная. Это означает, что при письменной коммуникации извлечение и формирование графических образов, знаков и моделей в ходе операций выбора и мысленного зyакообразования (на передающем конце), сличения и семаyтизации (на приемном конце) может (при не очень высоком темпе коммуникации) ассоциативно «пробуждать» звуковые образы равнозначных единиц или фрагменты этих образов, тогда как в процессах говорения и слушания образы письменных знаков и моделей, как правило, не вызываются. Именно это побочное явление и воспринимается как мысленное проговаривание письменного знакового продукта в процессе чтения про себя и письме.
