В сфере родного (первого) языка аналогичная ситуация наблюдается только у глухонемых, которые с любой степенью совершенства овладевают языком письма (за исключением, пожалуй, поэтического творчества) при полном отсутствии способности к звуковой коммуникации. Установлено также, что потеря слуха и физические дефекты органов речи никак не отзываются на уже приобретенных способностях к письменной коммуникации.
Для индивида, овладевшего системой письменного языка, фонологические и фонетические закономерности перестают быть релевантными (в сфере письма, конечно). Письменный язык функционирует без фонологии, через посредство своей системы графем и неграфемных супрасегментных сигналов (пунктуации и др.). Это подтверждается также и возможностью дешифровки текстов на мертвых письменных языках, звуковые формы которых никогда не станут достоверно известными.
2. Предположение о вторично-кодовом характере письменного языка опровергается целым рядом наблюдений, свидетельствующих о том, что операции перекодировки с языка звуков на язык письма и обратно не имеют и не могут иметь места в ходе полноценной письменной коммуникации.
Действительно, если бы такая перекодировка была обязательной, то должны были бы наблюдаться следующие явления:
а) Письменные виды коммуникативной деятельности (письмо, чтение про себя) требовали бы заметно больших психологических усилий, чем соответствующие устные (говорение, слушание), ибо в первом случае дополнительная энергия и время расходовались бы на операции перекодировки.
В действительности этого не наблюдается. В частности, темп чтения намного превышает максимальный темп слушания, а темп письма отстает от темпа говорения не в силу каких-либо психологических причин, а лишь потому, что рука не способна выполнять такие быстрые движения, как органы речи.
б) Невозможно было бы участие в письменной коммуникации без предварительного овладения устной коммуникацией в таком же знаково-структурном объеме.
Любой средний индивид, владеющий как звуковой, так и письменной коммуникацией, впервые встречает очень многие знаки и структуры именно в языке письма (через чтение), что также противоречит данному предположению.
в) Перекодировка с языка звуков на язык письма и обратно в актах письменной коммуникации, конечно, не может иметь физической сущности, ибо в процессах письма и чтения про себя мы ничего не произносим. Однако даже психологическая перекодировка абсолютно несовместима с наблюдаемым быстрым темпом чтения про себя (во много раз превосходящим темп чтения вслух). Уже при среднем темпе чтения реципиент не имеет никакой возможности мысленно артикулировать и интонировать связные отрезки текста.
В качестве доказательства реальности психологической перекодировки приводился тот факт, что процессы чтения и письма сопровождаются появлением измеримых биотоков в органах речи. Однако позднее было установлено, что при убыстрении темпа чтения эти биотоки исчезают и что техника быстрого и сверхбыстрого чтения может быть освоена только через снятие попыток мысленно проговаривать читаемое, столь наглядно проявляющихся в начальных стадиях овладения чтением (шевеление губ).
г) Помехи, создаваемые для мысленного проговаривания (например, ритмичное постукивание), должны были бы существенно нарушать процессы чтения и письма. Однако прямые психолингвистические эксперименты показали обратное.
3. Важно также отметить условность применения термина «перекодировка» к преобразованию письменных сообщений в звуковые и обратно.
Поэлементная перекодировка оказывается неосуществимой вследствие отсутствия однозначной корреляции между фонемами и графемами. Специфичность же грамматических знаков звукового и письменного языков на высших уровнях (например, интонация и пунктуация) исключает возможность цельнознакового перекодирования на уровнях синтагм, предложений и сообщений в тех случаях, когда эти знаки являются новыми или неизвестными. В силу этих обстоятельств операции преобразования звуковых сообщений в письменные и обратно неизмеримо сложнее механической перекодировки, и этот термин, строго говоря, в данном случае неприменим.
