В наши дни в состав Франции входят территории, которые прежде были независимыми, такие, как Лангедок, Наварра, Бретань. Иные ее части какое-то время принадлежали другим государствам: так, Аквитания около трех веков была английской, Ницца и Савойя присоединены к Франции по масштабам истории совсем недавно — в 1860 г., об эльзасцах и говорить не приходится — среди них и теперь можно встретить тех, кто родился, когда Эльзас был немецким. Таким образом, представление о единой французской нации в известной мере условно, хотя идеи французского патриотизма давно пустили в стране глубокие корни.

Не станем заглядывать в отдаленные времена, обратимся к истории последних веков, ну хотя бы к XVII столетию, которое французы называют своим «великим веком». В этом нет большого преувеличения: политическое главенство Франции в Европе тогда не вызывало сомнений, а потому и принадлежать к французской нации было лестно. В XVIII в. Франция считалась самой богатой страной мира. Ее военная мощь грозила подчинить себе другие народы, а блестящая культура завоевывала Европу, не прибегая к силе. Французский язык распространился столь же широко, как латынь в средние века, и стал языком международного общения. Франция, подобно Римской империи периода расцвета, олицетворяла высшие достижения цивилизации, и потому Людовик XIV, присваивая имя «король-солнце», верил, что вполне заслужил его.

Великая французская революция потрясла основы государственного устройства страны, но нисколько не затронула представлений французов о своей родине как о светоче цивилизации. Мало того, она их развила и даже как бы подкрепила: патриотизм стал означать не только любовь к родине, но и преданность идеалам всеобщего счастья, и готовность отстаивать права человека всюду, где они нарушены. После революции высокий дух гражданственности пронизывал всю французскую культуру, наделяя ее неодолимой притягательностью для других европейских народов.