Дантон оказался неправ, отечество можно унести на подошвах своих башмаков, и доказательство тому судьба немецкого поэта Генриха Гейне. Четверть века он прожил во Франции, где и умер, но он не стал французом даже pro forma, то есть не захотел принять французское гражданство: ему не позволило «дурацкое высокомерие немецкого поэта». Гейне так хорошо удалась роль немецкого поэта на чужбине, что сейчас во Франции совсем забыли, что почти половину своей жизни он прожил в Париже.
За два года до кончины Генрих Гейне переезжает на новую квартиру, в дом 3 по авеню Матиньон, что рядом с Елисейскими Полями. Эту квартиру поэт выбрал сам: "готовлю себе сейчас на Елисейских Полях новую Голгофу", так как вот уже много лет поэт лежал, прикованный к постели болезнью спинного мозга.
Квартира на пятом этаже была с балконом, и в хорошую погоду туда и выносили поэта: так он мог дышать воздухом и наблюдать за жизнью на Елисейских Полях, которая в те времена была такой же пестрой, как и сейчас. Впрочем, поэт к этому времени был уже полупустой, но и «половинкой своего глаза» (а также с помощью бинокля жены) он с завистью разглядывал жизнь внизу. Мальчик из кондитерской, предлагающий пирожные двум дамам в кринолинах, никогда не узнал, что волею случая попал в поле зрения поэта, записавшею эту незатейливую сцену. Может быть, еще до сих пор растет и то дерево рядом с кондитерской, у которого облегчалась маленькая собачка. «В тот момент, — пишет поэт, — я убрал бинокль и больше уже ничего не хотел видеть, я завидовал собаке!»
Так, завидуя даже собаке, поэт продолжал «смирно лежать на своих матрацах», придя в конце концов к выводу: любое горе переносимо, если «при этом можно пойти погулять».
Сам он последний раз «вышел погулять» несколько лет назад, когда ему лишь с трудом удалось «доплестись» до Лувра. Там он в буквальном смысле слова упал у ног статуи Венеры Милосской и плакал «так горестно, что слезами моими тронулся бы даже камень». Богиня глядела на него сочувственно, но «так безнадежно, как будто хотела сказать: "Разве ты не видишь, что у меня нет рук, и я не могу тебе помочь?"»
В последние годы вид Гейне поражал посетителей. Поэт вынужден был отпустить седую бородку, так как не мог бриться, и это придавало «мефистофельский» вид его и так «байронической» внешности. Впрочем, только немногие из друзей навещали Гейне во время его длительной и неизлечимой болезни. Он их и не обвинял, иронизируя, что «слишком долго», если можно так выразиться, умирает: он был уверен, что верность хранят враги, а не друзья.
Умер Гейне 17 февраля 1856 года около четырех часов утра в своей квартире на авеню Матиньон, 3. По воспоминаниям, последними его словами были: «Цветы! Цветы! Как прекрасна природа!» Выполняя последнюю просьбу поэта, лечащий доктор положил рядом с ним цветы, купленные женой Гейне утром этого последнего его дня.
Однажды Гейне рассказал своему другу Жерару де Нервалю сон: он видел могилы на Монмартрском кладбище, ярко освещенные солнцем, и перед каждой, как в коридорах больших отелей, поблескивала пара начищенных ботинок. Поэт давно хотел быть погребенным именно на этом кладбище Парижа, что и произошло: именно там находится могила поэта.
В Париже при жизни Гейне «французы носили его на руках», как однажды не преминул заметить поэт, когда сиделка переносила его с балкона в комнату.
После его кончины на доме № 3 по авеню Матиньон, где он умер, была установлена мемориальная доска. Однако она прибита так высоко, что тому, кто хотел бы отдать дань одному из величайших мировых поэтов, даже не надо снимать шляпу, она сама по себе невольно падает с головы...
